В день штурма Кремля Вторым ополчением провели с коллегами по редакции журнала «Вопросы национализма» круглый стол о 100-летнем юбилее штурма Зимнего и его катастрофических последствиях для нашего народа. Официальное название мероприятие: «100-летие Русской катастрофы (1917-2017): уроки и перспективы для русских». Разговор получился непростой, но очень честный. В качестве почетного гостя наше собрание посетил И.И. Стрелков.
Примечательно, что сразу несколько спикеров сказали о «методологических трудностях» речи об революции. Я тоже начал с этого. Привожу здесь тезисы своего выступления:
1. Октябрь 1917 являлся учредительным событием для советского общества, которое и возникло в результате большевистского проекта радикального переустройства всех сфер жизни.
2. Современное русское общество во многом продолжает оставаться постсоветским – например, многие советские культурные практики сохраняются, несмотря на очевидный идеологический разрыв в 90-е.
3. В этом смысле мы не можем говорить о советском опыте и революции как учредительном событии так же нейтрально, как о другом историческом предмете типа египетских пирамидах или крестовых походов.
4. Революция – это не нечто случившееся где-то давным-давно, это то, что по-прежнему задает институциональную рамку во многих сферах нашей жизни. Например, нынешняя национальная политика РФ – во многом продолжение большевистской стратегии приручения нерусских национализмов.
5. Итак, разговор о русской революции – это разговор о нас самих, о нашей социальной генеалогии, о травматическом опыте русского 20 века. Уже поэтому здесь не может быть чисто субъект-объектного отношения. Здесь нет «они», это всегда мы.
6. Отсутствие нейтрального, аналитического языка, на котором можно было бы спокойно и предметно говорить об этом катастрофическом по человеческим и цивилизационным потерям социальном опыте – важный симптом того, что это все еще незавершенная история. (Не облегчает задачу осознания Октября и то обстоятельство, что собственно советские описания советского – как, кстати, и антисоветские конструкции — неадекватны в силу того, что выполняли не аналитический, а идеологический функционал.)
7. Столь же мало помогают разобраться в случившемся 100 лет назад наивно-историософские или конспирологические объяснительные модели революции – в качестве одного полюса здесь можно привести непоколебимую убежденность левого дискурса в исторической закономерности Октября, в качестве другого – попытки сторонников всеобъясняющей теории заговора списать системный крах Старой России на козни коварных инокультурных элементов.
8. При этом с точки зрения социальной теории, большевистский революционный эксперимент – это типичный модернизационный проект, возникший внутри части русского общества в качестве своеобразной секуляризированной религии спасения. В этом смысле можно говорить о политической теологии русской революции.
9. Великий немецкий социолог Макс Вебер, который с огромным интересом наблюдал за происходящим в России, прямо писал о русских революционных радикалах, для которых не нашлось структурного места в империи Романовых, как о носителях светской сотериологии. Для них Россия стала пространством для опытного подтверждения социалистической доктрины как одной из версии дискурса модерна.
10. В этом смысле Октябрь – это попытка решить проблему русского модерна не традиционным путем догоняющего развития вслед за западными странами, ставшими начиная с Нового времени мировыми лидерами, а развития опережающего. В рамках данного эксперимента на людях были отвергнуты многие модерные политико-правовые техники вроде парламентской демократии.
11. При этом большевистская диктатура – далеко не единственная модернизационная катастрофа. Многие страны по-своему не справились с вызовами Современности: достаточно вспомнить нацизм в Германии, левые и правые диктатуры во многих странах. Но даже самые ужасные страдания жертв тамошних тиранов по масштабам не сопоставимы с тем ужасом, что выпал на долю русских в 20 веке.
12. Однако если говорить о цене, которую пришлось заплатить нашему народу за советскую версию модерна, то мы продолжаем ее платить до сих пор – уже в новых, казалось бы, постсоветских условиях. Речь идет об отсутствии национального суверенитета русского народа, все еще лишенного элементарных для любой буржуазной демократии политических прав в собственной стране.
13. В этом смысле проблема русского модерна по-прежнему не решена. Можно даже сказать, что 100 лет после революции не решена ни одна из стоящих перед русским народом задач – национального освобождения, демократизации, общественно легитимного распределения национального богатства.
14. То, что эти задачи будут решены в 21 веке, у меня нет сомнений. Вопрос только в том, каким образом это произойдет.
15. При этом для русских национал-демократов Красный Октябрь – негативный образец политического действия, когда тактический успех радикальной части общества лишил страну возможности мирного, демократического поиска приемлемых форм совместной жизни.
16. Как говорил герой «Хождения по мукам», в гражданской войне стреляешь по врагу, а попадаешь в своего. Хочется надеяться, что хотя бы этот урок Октября и последующего братоубийства мы выучили.